ГЛАВА IX
(глава осьмая)
|
Byron |
|
В те дни, когда в садах Лицея Я безмятежно расцветал, Читал украдкой Апулея, А Цицерона не читал, В те дни, как я поэме редкой Не предпочёл бы мячик меткий, Считал схоластику за вздор И прыгал в сад через забор, Когда порой бывал прилежен, Порой ленив, порой упрям, Порой лукав, порою прям, Порой смирен, порой мятежен, Порой печален, молчалив, Порой сердечно говорлив. |
|
| Когда французом называли Меня задорные друзья, Когда педанты предрекали, Что ввек повесой буду я, Когда по розовому полю Резвились и бесились вволю, Когда в тени густых аллей Я слушал клики лебедей, На воды светлые взирая, Или когда среди равнин [Бродил задумчиво один] Кагульский мрамор навещая, |
|
| Когда в забвенье перед классом Порой терял я взор и слух, И говорить старался басом, И стриг над губой первый пух, Когда ленился и проказил, По кровле и в окошко лазил, И забывал латинский класс Для алых уст и чёрных глаз; Когда тревожить начинала Мне сердце смутная печаль, Когда таинственная даль Мои мечтанья увлекала, И летом [звуки праздна] дня Будили радостно меня, |
|
| В те дни... в те дни, когда впервые Заметил я черты живые Прелестной девы и любовь Младую взволновала кровь И я, тоскуя безнадежно, Томясь обманом пылких снов, Везде искал её следов, Об ней задумывался нежно, Весь день минутной встречи ждал И счастье тайных мук узнал, В те дни ― во мгле дубравных сводов, В углах лицейских переходов, В [полях,] в таинственных долинах, Весной, при кликах лебединых, Близ вод, сиявших в тишине, Являться Муза стала мне. |
|
| Моя студенческая келья Доселе чуждая веселья, Вдруг озарилась! Муза в ней Открыла пир младых затей, Воспела детские веселья, И славу нашей старины, И сердца трепетные сны. Простите, хладные науки! Простите, игры первых лет! Я изменился, я Поэт, В душе моей едины звуки Переливаются, живут, В размеры сладкие бегут. |
|
| И, первой нежностью томима, Мне Муза пела, пела вновь (Amorem canat aetas prima) Всё про любовь, да про любовь. Я вторил ей ― младые други В освобождённые досуги Любили слушать голос мой. Они, пристрастные душой Ревнуя к братскому союзу, Мне первый поднесли венец, Чтоб им украсил их певец Свою застенчивую Музу. О, торжество невинных дней! Твой сладок сон душе моей. |
|
| И свет её с улыбкой встретил; Успех нас первый окрылил; Старик Державин нас заметил И, в гроб сходя, благословил. И Дмитрев не был наш хулитель; И быта русского хранитель, Скрижаль оставя, нам внимал И Музу робкую ласкал. И ты, глубоко вдохновенный Всего прекрасного певец, Ты, идол девственных сердец, Не ты ль, пристрастьем увлеченный, Не ты ль мне руку подавал И к славе чистой призывал. |
|
| И я, в закон себе вменяя Страстей единый произвол, С толпою чувства разделяя, Я Музу резвую привёл На шум пиров и буйных споров, Грозы полуночных дозоров; И к ним в безумные пиры Она несла свои дары И как Вакханочка резвилась, За чашей пела для гостей, И молодёжь минувших дней За нею буйно волочилась, А я гордился меж друзей Подругой ветреной моей. |
|
| Но я отстал от их союза И вдаль бежал... Она за мной. Как часто ласковая Муза Мне услаждала путь немой Волшебством тайного рассказа! Как часто по скалам Кавказа Она Ленорой, при луне Со мной скакала на коне! Как часто по брегам Тавриды Она меня во мгле ночной Водила слушать шум морской, Немолчный шёпот Нереиды, Глубокий, вечный хор валов, Хвалебный гимн отцу миров. |
|
| И, позабыв столицы дальной И блеск и шумные пиры, В глуши Молдавии печальной Она смиренные шатры Племён бродящих посещала, И между ними одичала, И позабыла речь богов Для скудных, странных языков, Для песен степи, ей любезной... Вдруг изменилось всё кругом: И Муза мне в саду моём Явилась барышней уездной, С печальной думою в очах, С французской книжкою в руках. |
|
| И ныне Музу я впервые На светский раутXLIV привожу; На прелести её степные С ревнивой робостью гляжу. Передо мной, меж фраков модных Меж тихих дев, меж [жён] холодных, Сквозь ряд напыщенных магнатов, Сквозь тесный ряд аристократов, Военных, франтов, дипломатов И гордых дам она скользит; Вот села тихо и глядит, Любуясь шумной теснотою, Мельканьем платьев и речей, Явленьем медленным гостей Перед хозяйкой молодою, И тёмной рамою мужчин Вкруг дам как около картин. |
|
| Ей нравится порядок стройный Олигархических бесед, И холод гордости спокойной, И эта смесь чинов и лет. Но это кто в толпе избранной Стоит безмолвный и туманный? Кто там меж [всеми] в отдаленьи Как нечто лишнее стоит? Ни с кем не мнится он в сношеньи Почти ни с кем не говорит, Меж молодых аристократов В кругу налетных дипломатов Везде он кажется чужим. Мелькают лица перед ним, Как ряд докучных привидений. Что, сплин иль страждущая спесь В его лице? Зачем он здесь? Кто он таков? Ужель Евгений? Ужели он?.. Так, точно он. ― Давно ли к нам он занесён? |
|
| Всё тот же он иль усмирился? Иль корчит так же чудака? Скажите, чем он возвратился? Что нам представит он пока? Чем ныне явится? Мельмотом, Космополитом, патриотом, Гарольдом, квакером, ханжой, Иль маской щегольнёт иной, Иль просто будет добрый малый, Как вы да я, как целый свет? По крайне мере мой совет: Отстать от моды обветшалой. Довольно он морочил свет... ― Знаком он вам? ― И да и нет. |
|
| ― Зачем же так неблагосклонно Вы отзываетесь о нём? За то ль, что мы неугомонно Хлопочем, судим обо всём, Что пылких душ неосторожность Самолюбивую ничтожность Иль оскорбляет, иль смешит, Что ум, любя простор, теснит, Что слишком часто разговоры Принять мы рады за дела, Что глупость ветрена и зла, Что важным людям важны вздоры, И что посредственность одна Нам по плечу и не странна? За что же так неблагосклонно Судить чужого свет привык, За то ли, что неугомонно Без брани сохнет наш язык? |
|
| . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . |
|
| Предметом став суждений шумных, Несносно (согласитесь в том) Между людей благоразумных Прослыть притворным чудаком, Или печальным сумасбродом, Иль сатаническим уродом, Иль даже Демоном моим. Онегин (вновь займуся им) Убив на поединке друга, Дожив без цели, без трудов До двадцати шести годов, Томясь в бездействии досуга Без службы, без жены, без дел, Ничем заняться не умел. |
|
| Им овладело беспокойство, Охота к перемене мест (Весьма мучительное свойство, Немногих добровольный крест). Оставил он своё селенье, Лесов и нив уединенье, Где окровавленная тень Ему являлась каждый день, И начал странствия без цели, Доступный чувству одному; И путешествия ему, Как всё на свете надоели; Он возвратился и попал, Как Чацкий, с корабля на бал. |
|
| Но вот толпа заколебалась, По зале шёпот пробежал... К хозяйке дама приближалась, За нею важный генерал. Она была нетороплива, Не холодна, не говорлива, Без взора наглого для всех, Без притязаний на успех, Без этих маленьких ужимок, Без подражательных затей... Всё тихо, просто было в ней, Она казалась верный снимок Du comme il faut... (Шишков, прости: Не знаю, как перевести.) |
|
| К ней дамы подвигались ближе; Старушки улыбались ей; Мужчины кланялися ниже, Ловили взор её очей; Девицы проходили тише Пред ней по зале, и всех выше И нос и плечи подымал Вошедший с нею генерал. Никто б не мог её прекрасной Назвать; но с головы до ног Никто бы в ней найти не мог Того, что модой самовластной В высоком лондонском кругу Зовётся vulgar. (Не могу... |
|
| Люблю я очень это слово, Но не могу перевести; Оно у нас покамест ново, И вряд ли быть ему в чести. Оно б годилось в эпиграмме...) Но возвращаюсь к нашей даме. Беспечной прелестью мила, Она сидела у стола С блестящей Ниной Воронскою, Сей Клеопатрою Невы; И верно б согласились вы, Что Нина мраморной красою Затмить соседку не могла, Хоть ослепительна была. |
|
| «Ужели», думает Евгений: «Ужель она? Но точно... Нет... Как! из глуши степных селений...» И неотвязчивый лорнет Он обращает поминутно На ту, чей вид напомнил смутно Ему забытые черты. «Скажи мне, князь, не знаешь ты, Кто там в малиновом берете С послом испанским говорит?» Князь на Онегина глядит. ― Ага! давно ж ты не был в свете. Постой, тебя представлю я.― «Да кто ж она?» ― Жена моя.― |
|
| «Так ты женат! не знал я ране! Давно ли?» ― Около двух лет.― «На ком?» ― На Лариной.― «Татьяне!» ― Ты ей знаком? ― «Я им сосед». ― О, так пойдём же. Князь подходит К своей жене и ей подводит Родню и друга своего. Княгиня смотрит на него... И что ей душу ни смутило, Как сильно ни была она Удивлена, поражена, Но ей ничто не изменило: В ней сохранился тот же тон, Был также тих её поклон. |
|
| Ей-ей! не то, чтоб содрогнулась Иль стала вдруг бледна, красна... У ней и бровь не шевельнулась; Не сжала даже губ она. Хоть он глядел нельзя прилежней, Но и следов Татьяны прежней Не мог Онегин обрести. С ней речь хотел он завести И ― и не мог. Она спросила, Давно ль он здесь, откуда он И не из их ли уж сторон? Потом к супругу обратила Усталый взгляд, скользнула вон... И недвижим остался он. |
|
| Ужель та самая Татьяна, Которой он наедине В начале нашего романа В глухой, далёкой стороне, В благом пылу нравоученья Читал когда-то наставленья, Та, от которой он хранит Письмо, где сердце говорит, Где всё наруже, всё на воле, Та девочка... иль это сон?.. Та девочка, которой он Пренебрегал в смиренной доле, Ужели с ним сейчас была Так равнодушна, так смела? |
|
| Он оставляет раут тесный, Домой задумчив едет он; Мечтой то грустной, то прелестной Его встревожен поздний сон. Проснулся он; ему приносят Письмо: князь N покорно просит Его на вечер. «Боже! к ней!.. О, буду, буду!» и скорей Марает он ответ учтивый. Что с ним? в каком он странном сне! Что шевельнулось в глубине Души холодной и ленивой? Досада? суетность? иль вновь Забота юности ― любовь? |
|
| Онегин вновь часы считает, Вновь не дождётся дню конца. Но десять бьёт; он выезжает, Он полетел, он у крыльца, Он с трепетом к княгине входит; Татьяну он одну находит, И вместе несколько минут Они сидят. Слова нейдут Из уст Онегина. Угрюмый, Неловкий, он едва-едва Ей отвечает. Голова Его полна упрямой думой. Упрямо смотрит он: она Сидит покойна и вольна. |
|
| Приходит муж. Он прерывает Сей неприятный tête-à-tête; С Онегиным он вспоминает Проказы, шутки прежних лет. Они смеются. Входят гости. Вот крупной солью светской злости Стал оживляться разговор; Перед хозяйкой лёгкий вздор Мелькал без глупого жеманства, И прерывал его меж тем Разумный толк без пошлых тем, Без вечных истин, без педантства, И не пугал ничьих ушей Свободной живостью своей; И слова не было в речах Ни о дожде, ни о чепцах. |
|
| В гостиной истинно дворянской Чуждались щегольства речей И щекотливости мещанской Журнальных чопорных судей. Хозяйкой светской и свободной Был принят слог простонародный И не пугал её ушей Живою странностью своей (Чему наверно удивится, Готовя свой разборный лист, Иной глубокий журналист; Но в свете мало что творится, О чём у нас не помышлял, Быть может, ни один журнал!). |
|
| Никто насмешкою холодной Встречать не думал старика, Заметя воротник немодный Под бантом шейного платка. Хозяйка спесью не смущала И новичка-провинциала; Равно для всех она была Непринуждённа и мила. Лишь путешественник залётный, Перекрахмаленный нахал, Полуулыбку возбуждал Своей осанкою заботной; И быстро обменённый взор Ему был общий приговор. |
|
| Тут был, однако, свет столицы, И знать, и моды образцы, Везде встречаемые лица, Необходимые глупцы; Тут были дамы пожилые В чепцах и розах, с виду злые; Тут было несколько девиц, Не улыбающихся лиц; Тут был посланник, говоривший О государственных делах; Тут был в душистых сединах Старик, по-старому шутивший: Отменно тонко и умно, Что нынче несколько смешно. |
|
| И та, которой улыбалась Расцветшей жизни благодать, И та, которая сбиралась Уж общим мненьем управлять, И представительница света, И та, чья скромная планета Должна была когда-нибудь Смиренным счастием блеснуть, И та, которой сердце, тайно Нося безумной страсти казнь, Питало ревность и боязнь,― Соединённые случайно, Друг дружке чуждые душой, Сидели тут одна с другой. |
|
| Тут был на эпиграммы падкий На всё сердитый князь Бродин: На чай хозяйский слишком сладкий, На плоскость дам, на тон мужчин, На вензель, двум сестрицам данный, На толки про роман туманный, На ложь журналов, на войну, На снег и на свою жену, На пустоту [души] своей, На тальи спелых дочерей. Тут был один диктатор бальный, Прыгун суровый, должностной; У стенки фертик молодой Стоял картинкою журнальной, Румян, как вербный херувим, Затянут, нем и недвижим. |
|
| Тут был Проласов, заслуживший Известность низостью души, Во всех альбомах притупивший, St.-Priest, твои карандаши; Тут был К.М., француз, женатый На кукле чахлой и горбатой И семи тысячах душах; Тут был во всех своих звездах Правленья цензор непреклонный (Недавно грозный сей Катон За взятки места был лишён); Тут был ещё сенатор сонный, Проведший с картами свой век, Для власти нужный человек; Тут Лиза дочь его была, Уж так важна, [хоть] так мала, Так неопрятна, так писклива, Что поневоле каждый гость Предполагал в ней ум и злость. |
|
| И в зале яркой и богатой Когда в умолкший, тесный круг, Подобна лилии крылатой, Колеблясь, входит Лалла-Рук, И над поникшею толпою Сияет царственной главою, И тихо вьётся и скользит Звезда-харита меж харит, И взор смешённых поколений Стремится, ревностью горя, То на неё, то на царя,― Для них без глаз один Евгений; Одной Татьяной поражён, Одну Татьяну видит он. |
|
| Смотрите: в залу Нина входит, Остановилась у дверей И взгляд рассеянный обводит Кругом внимательных гостей; В волненье перси, плечи блещут, Горит в алмазах голова, Вкруг стана вьются и трепещут Прозрачной сетью кружева, И шёлк узорной паутиной Сквозит на розовых ногах; И все в восторге, в небесах Пред сей волшебною картиной... |
|
| Но мой Онегин вечер целый Татьяной занят был одной, Не этой девочкой несмелой, Влюблённой, бедной и простой, Но равнодушною княгиней, Но неприступною богиней Роскошной, царственной Невы. О люди! все похожи вы На прародительницу Эву: Что вам дано, то не влечёт, Вас непрестанно змий зовёт К себе, к таинственному древу; Запретный плод вам подавай, А без того вам рай не рай. |
|
| Проходят дни, летят недели, Онегин мыслит об одном, Другой себе не знает цели Чтоб только явно иль тайком Где б ни было княгиню встретить, Чтобы в лице её заметить Хоть озабоченность иль гнев. Свой дикий нрав преодолев, Везде ― на вечере, на бале, В театре, у художниц мод, На берегах замёрзлых вод, На улице, в передней, в зале За ней он гонится как тень. Куда его девалась лень! |
|
| Как изменилася Татьяна! Как твёрдо в роль свою вошла! Как утеснительного сана Приёмы скоро приняла! Кто б смел искать девчонки нежной В сей величавой, в сей небрежной Законодательнице зал? И он ей сердце волновал! Об нём она во мраке ночи, Пока Морфей не прилетит, Бывало, девственно грустит, К луне подъемлет томны очи, Мечтая с ним когда-нибудь Свершить смиренный жизни путь! |
|
| Любви все возрасты покорны; Но юным, девственным сердцам Её порывы благотворны, Как бури вешние полям: В дожде страстей они свежеют, И обновляются, и зреют ― И жизнь могущая даёт И пышный цвет и сладкий плод. Но в возраст поздний и бесплодный, На повороте наших лет, Печален страсти мёртвый след: Так бури осени холодной В болото обращают луг И обнажают лес вокруг. |
|
| Сомненья нет: увы! Евгений В Татьяну как дитя влюблён; В тоске любовных помышлений И день и ночь проводит он. Ума не внемля строгим пеням, К её крыльцу, стеклянным сеням Он подъезжает каждый день; За ней он гонится как тень; Он счастлив, если ей накинет Боа пушистый на плечо, Или коснётся горячо Её руки, или раздвинет Пред нею пёстрый полк ливрей, Или платок подымет ей. |
|
| Она его не замечает, Как он ни бейся, хоть умри. Свободно дома принимает, В гостях с ним молвит слова три, Порой одним поклоном встретит, Порою вовсе не заметит: Кокетства в ней ни капли нет ― Его не терпит высший свет. Бледнеть Онегин начинает: Ей иль не видно, иль не жаль; Онегин сохнет ― и едва ль Уж не чахоткою страдает. Все шлют Онегина к врачам, Те хором шлют его к водам. |
|
| А он не едет; он заране Писать ко прадедам готов О скорой встрече; а Татьяне И дела нет (их пол таков); А он упрям, отстать не хочет, Ещё надеется, хлопочет; Смелей здорового, больной Княгине слабою рукой Он пишет страстное посланье. Хоть толку мало вообще Он в письмах видел не вотще; Но, знать, сердечное страданье Уже пришло ему невмочь. Вот вам письмо его точь-в-точь. |
|
| Предвижу всё: вас оскорбит Печальной тайны объясненье. Какое горькое презренье Ваш гордый взгляд изобразит! Чего хочу? с какою целью Открою душу вам свою? Какому злобному веселью, Быть может, повод подаю! Случайно вас когда-то встретя, В вас искру нежности заметя, Я ей поверить не посмел: Привычке милой не дал ходу; Свою постылую свободу Я потерять не захотел. Ещё одно нас разлучило... Несчастной жертвой Ленский пал... Ото всего, что сердцу мило, Тогда я сердце оторвал; Чужой для всех, ничем не связан, Я думал: вольность и покой Замена счастью. Боже мой! Как я ошибся, как наказан! Нет, поминутно видеть вас, Повсюду следовать за вами, Улыбку уст, движенье глаз Ловить влюблёнными глазами, Внимать вам долго, понимать Душой всё ваше совершенство, Пред вами в муках замирать, Бледнеть и гаснуть... вот блаженство! И я лишён того: для вас Тащусь повсюду наудачу; Мне дорог день, мне дорог час: А я в напрасной скуке трачу Судьбой отсчитанные дни. И так уж тягостны они! Я знаю: век уж мой измерен; Но чтоб продлилась жизнь моя, Я утром должен быть уверен, Что с вами днём увижусь я... Боюсь: в мольбе моей смиренной Увидит ваш суровый взор Затеи хитрости презренной Или надежды дерзновенной ― И слышу гневный ваш укор. Так, я безумец ― но ужели Я слишком многое прошу? Когда б хоть тень вы разумели Того, что в сердце я ношу! Когда б вы знали, как ужасно Томиться жаждою любви, Пылать ― и разумом всечасно Смирять волнение в крови; Желать обнять у вас колени И, зарыдав, у ваших ног Излить мольбы, признанья, пени, Всё, всё, что выразить бы мог. А между тем притворным хладом Вооружать и речь и взор, Вести спокойный разговор, Глядеть на вас весёлым взглядом. И что же?.. вот чего хочу Пройду не много с вами рядом Упьюсь по капле сладким ядом И, благодарный, замолчу... Ну так и быть: я сам себе Противится не в силах боле; Всё решено: я в вашей воле, И предаюсь моей судьбе. |
|
| Ответа нет. Он вновь посланье: Второму, третьему письму Ответа нет. В одно собранье Он едет; лишь вошёл... ему Она навстречу. Как сурова! Его не видят, с ним ни слова; У! как теперь окружена Крещенским холодом она! Как удержать негодованье Уста упрямые хотят! Вперил Онегин зоркий взгляд: Где, где смятенье, состраданье? Где пятна слёз?.. Их нет, их нет! На сём лице лишь гнева след... |
|
| Да, может быть, боязни тайной, Чтоб муж иль свет не угадал Проказы, слабости случайной... Всего, что мой Онегин знал... Надежды нет! Он уезжает, Своё безумство проклинает ― И, в нём глубоко погружён, От света вновь отрёкся он. И в молчаливом кабинете Ему припомнилась пора, Когда жестокая хандра За ним гналася в шумном свете, Поймала, за ворот взяла И в тёмный угол заперла. |
|
| Стал вновь читать он без разбора. Прочёл он Гиббона, Руссо, Манзони, Гердера, Шамфора, Madame de Staёl, Биша, Тиссо, Прочёл скептического Беля, Прочёл творенья Фонтенеля, Прочёл из наших кой-кого, Не отвергая ничего: И альманахи, и журналы, Где поученья нам твердят, Где нынче так меня бранят, А где такие мадригалы Себе встречал я иногда: E sempre bene, господа. |
|
| И что ж? Глаза его читали, Но мысли были далеко; Мечты, желания, печали Теснились в душу глубоко. Он меж печатными строками Читал духовными глазами Другие строки. В них-то он Был совершенно углублён. То были тайные преданья Сердечной, тёмной старины, Ни с чем не связанные сны, Угрозы, толки, предсказанья, Иль длинной сказки вздор живой, Иль письма девы молодой. |
|
| И постепенно в усыпленье И чувств и дум впадает он, А перед ним воображенье Свой пёстрый мечет фараон, Виденья быстрые лукаво Скользят налево и направо И будто на смех ни одно Ему в отраду не дано, Всё те же сыплются виденья Пред ним упрямой чередой, Он слабой следует душой За ними с скрежетом мученья; То видит он: на талом снеге, Как будто спящий на ночлеге, Недвижим юноша лежит, И слышит голос: что ж? убит. То видит он врагов забвенных, Клеветников, и трусов злых, И рой изменниц молодых, И круг товарищей презренных, То сельский дом ― и у окна Сидит она... и всё она! |
|
| Он так привык теряться в этом, Что чуть с ума не своротил, Или не сделался поэтом. Признаться: то-то б одолжил! А точно: силой магнетизма Стихов российских механизма Едва в то время не постиг Мой бестолковый ученик. Как походил он на поэта, Когда в углу сидел один, И перед ним пылал камин, И он мурлыкал: Benedetta Иль idol mio и ронял В огонь то туфлю, то журнал. |
|
| Дни мчались; в воздухе нагретом Уж разрешалася зима; И он не сделался поэтом, Не умер, не сошёл с ума. Весна живит его: впервые Свои покои запертые, Где зимовал он, как сурок, Двойные окна, камелёк Он ясным утром оставляет, Несётся вдоль Невы в санях. На синих, иссечённых льдах Играет солнце; грязно тает На улицах разрытый снег. Куда по нём свой быстрый бег |
|
| Стремит Онегин? Вы заране Уж угадали; точно так: Примчался к ней, к своей Татьяне Мой неисправленный чудак. Идёт, на мертвеца похожий. Нет ни одной души в прихожей. Он в залу; дальше: никого. Дверь отворил он. Что ж его С такою силой поражает? Княгиня перед ним, одна, Сидит, не убрана, бледна, Письмо какое-то читает И тихо слёзы льёт рекой, Опёршись на руку щекой. |
|
| О, кто б её немых страданий В сей быстрый миг не прочитал! Кто прежней Тани, бедной Тани Теперь в княгине б не узнал! В тоске безумных сожалений К её ногам упал Евгений; Она вздрогнула и молчит, И на Онегина глядит Без удивления, без гнева... Его больной, угасший взор, Молящий вид, немой укор, Ей внятно всё. Простая дева, С мечтами, сердцем прежних дней, Теперь опять воскресла в ней. |
|
| Она его не подымает И, не сводя с него очей, От жадных уст не отымает Бесчувственной руки своей... О чём теперь её мечтанье? Проходит долгое молчанье, И тихо наконец она: «Довольно; встаньте. Я должна Вам объясниться откровенно. Онегин, помните ль тот час, Когда в саду, в аллее нас Судьба свела, и так смиренно Урок ваш выслушала я? Сегодня очередь моя. |
|
| «Онегин, я тогда моложе, Я лучше, кажется, была, И я любила вас; и что же? Что в сердце вашем я нашла? Какой ответ? одну суровость. Не правда ль? Вам была не новость Смиренной девочки любовь? И нынче ― Боже ― стынет кровь, Как только вспомню взгляд холодный И эту проповедь... Но вас Я не виню: в тот страшный час Вы поступили благородно. Вы были правы предо мной: Я благодарна всей душой... |
|
| «Тогда ― не правда ли? ― в пустыне, Вдали от суетной молвы, Я вам не нравилась... Что ж ныне Меня преследуете вы? Зачем у вас я на примете? Не потому ль, что в высшем свете Теперь являться я должна; Что я богата и знатна, Что муж в сраженьях изувечен, Что нас за то ласкает двор? Не потому ль, что мой позор Теперь бы всеми был замечен И мог бы в обществе принесть Вам соблазнительную честь? |
|
| «Я плачу... если бедной Тани Вы не забыли до сих пор, То знайте: колкость вашей брани, Холодный, строгий разговор, Когда б в моей то было власти, Я предпочла б обидной страсти И этим письмам и слезам. К моим младенческим мечтам Тогда имели вы хоть жалость, Хоть уважение к летам... А нынче! ― что к моим ногам Вас привело? какая малость! Как с вашим сердцем и умом Быть чувства мелкого рабом? |
|
| «А мне, Онегин, пышность эта, Постылой жизни мишура, Мои успехи в вихре света, Мой модный дом и вечера, Что в них? Сейчас отдать я рада Всю эту ветошь маскарада, Весь этот блеск, и шум, и чад За полку книг, за дикий сад, За наше бедное жилище, За озеро, за городище, За те места, где в первый раз, Онегин, встретила я вас, Да за смиренное кладбище, Где нынче крест и тень ветвей Над бедной нянею моей... |
|
| «А счастье было так возможно, Так близко!.. Но судьба моя Уж решена. Неосторожно, Быть может, поступила я: Меня с слезами заклинаний Молила мать; для бедной Тани Все были жребии равны... Я вышла замуж. Вы должны, Я вас прошу, меня оставить; Я знаю: в вашем сердце есть И гордость и прямая честь. Я вас люблю (к чему лукавить?), Но я другому отдана; Я буду век ему верна». |
|
| Она ушла. Стоит Евгений, Как будто громом поражён. В какую бурю ощущений Теперь он сердцем погружён! Но шпор внезапный звон раздался, И муж Татьянин показался, И здесь героя моего, В минуту, злую для него, Читатель, мы теперь оставим, Надолго... навсегда... За ним Довольно мы путём одним Бродили пó свету. Поздравим Друг друга с берегом. Ура! Давно б (не правда ли?) пора! |
|
| Кто б ни был ты, о мой читатель, Друг, недруг, я хочу с тобой Расстаться нынче как приятель. Прости. Чего бы ты за мной Здесь ни искал в строфах небрежных, Воспоминаний ли мятежных, Отдохновенья от трудов, Живых картин, иль острых слов, Иль грамматических ошибок, Дай Бог, чтоб в этой книжке ты Для развлеченья, для мечты, Для сердца, для журнальных сшибок Хотя б крупицу мог найти. За сим расстанемся, прости! |
|
| Прости ж и ты, мой спутник странный, И ты, мой верный идеал, И ты, живой и постоянный, Хоть малый труд. Я с вами знал Всё, что завидно для поэта: Забвенье жизни в бурях света, Беседу сладкую друзей. Промчалось много, много дней С тех пор, как юная Татьяна И с ней Онегин в смутном сне Явилися впервые мне ― И даль свободного романа Я сквозь магический кристалл Ещё неясно различал. |
|
| Но те, которым в дружной встрече Я строфы первые читал... Иных уж нет, а те далече, Как Сади некогда сказал. Без них Онегин дорисован. А та, с которой образован Татьяны милый идеал... О много, много рок отъял! Блажен, кто праздник жизни рано Оставил, не допив до дна Бокала полного вина, Кто не дочёл её романа И вдруг умел расстаться с ним, Как я с Онегиным моим. |
|
|
