ГЛАВА X
|
«19 октября сожжена Х песнь».
|
Из дневника П.А. Вяземского от 19 декабря 1830 г.:
«Третьего дня был у нас Пушкин. Он много написал в деревне: привёл в порядок и девятую главу "Онегина". Ею и кончает; из десятой предполагаемой читал мне строфы о 1812 годе и следующих. Славная хроника».Из воспоминаний М.В. Юзефовича о пребывании Пушкина на Кавказе в 1829 г.:
«Он объяснял нам довольно подробно всё, что входило в его первоначальный замысел, по которому, между прочим, Онегин должен был или погибнуть на Кавказе, или попасть в число декабристов».Из письма А.И. Тургенева брату Н.И. Тургеневу от 11 августа 1832 г.:
«Александр Пушкин не мог издать одной части своего Онегина, где он описывает его путешествие по России, возмущение 1825 г. [восстание декабристов] и упоминает между прочим и о тебе». [в строфе XV]
Из десятой главы, уничтоженной Пушкиным, сохранились только некоторые трудночитаемые фрагменты: зашифрованные четверостишия из первых шестнадцати строф, черновики двух строф, набросок ещё одной строфы, а также две стихотворные цитаты из воспоминаний современников.
|
| Властитель слабый и лукавый, Плешивый щёголь, враг труда, Нечаянно пригретый славой, Над нами царствовал тогда. . . . . . |
|
| Его мы очень смирным знали, Когда не наши повара Орла двуглавого щипали У Бонапартова шатра. . . . . . |
|
| Гроза двенадцатого года Настала ― кто тут нам помог? Остервенение народа, Барклай, зима иль русский Бог? . . . . . |
|
| Но Бог помог ― стал ропот ниже, И скоро силою вещей Мы очутилися в Париже, А русский царь ― главой царей. . . . . . |
|
| И чем жирнее, чем тяжеле. О русский глупый наш народ, Скажи, зачем ты в самом деле . . . . . |
|
| Авось, о Шиболет народный, Тебе б я оду посвятил, Но стихоплёт великородный Меня уже предупредил . . . . . Моря достались Албиону. . . . . . |
|
| Авось, аренды забывая, Ханжа запрётся в монастырь! Авось, по манью Николая Семействам возвратит Сибирь . . . . . Авось, дороги нам исправят . . . . . |
|
| Сей муж судьбы, сей странник бранный Пред кем унизились цари, Сей всадник Папою венчанный, Исчезнувший, как тень зари, . . . . . Измучен казнию покоя *) . . . . . |
|
| Тряслися грозно Пиренеи, Волкан Неаполя пылал Безрукий князь друзьям Мореи Из Кишинёва уж мигал . . . . . Кинжал Л тень Б . . . . . |
|
| «Я всех уйму с моим народом!» Наш царь в Конгрессе говорил . . . . . А про тебя и в ус не дует Ты, александровский холоп . . . . . |
|
| Потешный полк Петра Титана, Дружина старых усачей, Предавших некогда тирана Свирепой шайке палачей. . . . . . |
|
| Россия присмирела снова, И пуще царь пошёл кутить, Но искра пламени иного Уже издавна, может быть, . . . . . |
|
| У них свои бывали сходки, Они за чашею вина, Они за рюмкой русской водки, . . . . . |
|
| Витийством резким знамениты, Сбирались члены сей семьи У беспокойного Никиты, У осторожного Ильи. . . . . . |
|
| Друг Марса, Вакха и Венеры, Тут Лунин дерзко предлагал Свои решительные меры И вдохновенно бормотал. Читал свои Ноэли Пушкин, Меланхолический Якушкин, Казалось, молча обнажал Цареубийственный кинжал. Одну Россию в мире видя, Лаская в ней свой идеал, Хромой Тургенев им внимал И, плети рабства ненавидя, Предвидел в сей толпе дворян Освободителей крестьян. |
|
| Так было над Невою льдистой, Но там, где ранее весна Блестит над Каменкой тенистой И над холмами Тульчина, Где Витгенштейновы дружины Днепром подмытые равнины И степи Буга облегли Дела иные уж пошли, Там Пестель .... для тиранов И рать .... набирал Холоднокровный генерал, И Муравьёв, его склоняя, И полон дерзости и сил, Минуты вспышки торопил. |
|
| Сначала эти заговоры Между Лафитом и Клико, Лишь были дружеские споры И не входила глубоко В сердца мятежная наука, Всё это было только скука, Безделье молодых умов, Забавы взрослых шалунов. Казалось..... Узлы к узлам..... И постепенно сетью тайной, Россия..... Наш Царь дремал..... |
